Мария Романова о спектакле "Енджи-ханум, обойденная счастьем": парадоксальный и жизненный

5 и 6 марта в Государственном русском театре драмы им. Ф.А.Искандера состоится премьера спектакля «Енджи-ханум, обойденная счастьем» по повести абхазского писателя Даура Зантария.

Накануне премьеры, пролистав на телефоне предварительный список корреспондента, режиссер спектакля Мария Романова согласилась ответить на, по ее словам, «рациональные вопросы для совершенно иррационального произведения и постановки». И с этим невозможно не согласиться.

Вы режиссер-постановщик несколько успешных спектаклей в сухумском русском театре. Но впервые беретесь за постановку по произведению абхазского автора. Почему?

Этот материал для постановки был предложен мне гендиректором Театра Искандера Ираклием Ревазовичем Хинтба. Подготовка совпала с юбилеем актрисы Анны Гюрегян, чьим дебютным моноспектаклем стала «Енджи-ханум». Когда я прочла повесть, что-то со мной случилось, это было сильнейшее впечатление. Для меня загадка в этом материале – настолько он чувственный, жизненный и вбирает в себя и исторические события, и магические переплетения, связанные с мистикой абхазской. Так, по крайней мере, я почувствовала.

Я честно скажу, что абсолютно интуитивно подошла к постановке. Сложная задача, что это должен быть моноспектакль. Но, с другой стороны, если бы мы разыгрывали по ролям, утратилась бы ценность, которую несет непосредственно сам авторский текст, выстроенный, видимо, абхазским таким мышлением, совершенно своим узором. Даже произнесение текста вводит тебя в глубинные смыслы бытия.

Как вы подошли к инсценировке повести? Ставится все произведение целиком или выделяется какая-то определенная сюжетная линия? 

Да, конечно, невозможно было взять целиком произведение для постановки на сцене, оно большое. Мы взяли женскую линию – своего рода путешествие женской души, ее реализации в сложных условиях в мире, зачастую полном насилия, устоев и законов. И для меня это было и парадоксально, и интересно - как через, казалось бы, внешнее грехопадение происходит и покаяние, и как героиня приходит к абсолютной любви. Наверное, в этом для меня основной смысл, что через это может произойти возрождение жизни, возрождение начала мужского и женского.

И какое решение Вы нашли для спектакля?

Изначально я поняла, что это должен быть сказ. Актриса Анна Гюрегян не играет Енджи-ханум непосредственно, она – сказитель. Само произведение начинается с того, что, как автор пишет, «эту дальскую историю напели мне». Это как и славянских мотивах, когда пели и, играя на гуслях, сказывался сказ. Некое священнодействие на самом деле, когда сказания, предания соединяются с миром проявленным или с миром загробным, или же с миром богов.  

Замечательная Анна Гюрегян с ее пониманием глубинных истин. Для нее, наверное, это был непростой опыт сказывания, сказительства и, в принципе, моноспектакль это всегда испытание и большой рост для артиста. И я понимаю, что с каждым прогоном, спектакль обретает силу и новые смыслы. Особенно, когда ты проникаешь в текст, а текст у нас один из ведущих действующих лиц. Это важная задача сказа. 

Как придумывались декорации? Кто их автор? Я знаю, что фотографии фрагментов картин известных абхазских художников применяются в спектакле, для чего? 

Художник-постановщик моноспектакля Мария Филаретова. Мы с ней обсуждали декорации, и она предложила использовать в этом сказании картины абхазских художников. 

У меня возникла идея объединить художественную культуру – литературу, живопись и театр. И в итоге я остановилась на том, что в постановке должны быть использованы картины Гиви Смыр и Нодара Цвижба. Я видела раньше картины Гиви Смыр, но когда вникла в произведение, с замечательным фотографом Эльзой Чанба сфотографировали элементы картины, и для меня было такое открытие, будто бы Даур Зантария и Гиви Смыр смотрели друг в друга. Картины Нодара Цвижба имеют более чувственный характер и очень перекликаются с чувственной природой автора повести. Я была поражена, оказывается, абхазская эротика настолько связана с природой и так глубока, сакральна. И, наверное, именно это в первую очередь меня привлекло. 

Но сейчас произведение «Енджи-ханум, обойденная счастьем» еще и актуально. И именно в сегодняшние дни все смыслы этого спектакля оголены. 

Если говорить о декорациях, там есть живая трава высохшая, есть молельный камень как камень жертвоприношения. Живая трава важна как олицетворение жизненности и женского начала. А камень – жертвоприношение, так как мы всегда должны чем-то жертвовать…

Как у Вас возникла идея ввести в спектакль куклу? Она еще одно действующее лицо в постановке? 

Это кукла замечательного художника Асиды Ахуба. Она ее так исполнила, как будто бы кукла действительно живая. Кукла – это Енджи-ханум в спектакле. Там много разных смыслов, почему именно она. Например, что мы как марионетки, ведомые судьбой.

Спектакль – это высказывание режиссера, а моноспектакль – высказывание актрисы. О чем высказывается женский тандем в постановке о женщине Енджи-ханум? 

Для меня очень было важно соединить определенный культурный пласт – потрясающего автора произведения Даура Зантария и, как мне кажется, великих художников Абхазии Гиви Смыр и Нодара Цвижба, чтобы театральная постановка соединяла в себе на сцене текст и картины.  

И конечно, это женское предназначение, которое я вижу в непростой судьбе Енджи-ханум. Утопично-открытый финал, дающий надежду на возвращенное мужество, некий призыв оставаться свободным и стоять за свою землю, не предавать ее. И то, что женщина, которая приносит жизнь в этот мир, от ее чувства не замкнутости на самой себе или же желания удовольствия, когда ее душа возрождается, и осознание собственного предназначения для служения народу, когда пропадают любые эгоистические мотивы и в этом происходит возрождение.

Кажется, что сюжет на поверхности, а там есть метафоры, взаимосвязи, и в этом, мне кажется, большая ценность и глубина произведения, а теперь уже и спектакля. 

Беседовала Амра Амичба