Ираклий Хинтба: главное для руководителя - моральный авторитет

Интервью Ираклия Хинтба петербургскому изданию "VictoryCon".

Компетентный, опытнейший, успешный профессионал в сфере политики – заместитель министра иностранных дел Абхазии, Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Абхазия, глава Экспертного управления в администрации Президента Абхазии – вдруг по собственному желанию оставляет должность и становится генеральным директором Русского театра драмы Республики Абхазия, в то очень недалекое время пребывавшего в весьма плачевном состоянии. Но ничего не бывает вдруг!

Кардинальное решение Ираклия Ревазовича Хинтба имело под собой вполне логичное обоснование, богатейший опыт, накопленный как в политической сфере, так и в изучении театрального искусства, а главное – твердую уверенность в том, что именно в этом деле он найдет возможность полной самореализации и личностного роста.

Жизнь доказала абсолютную безошибочность такого поступка: в кратчайшие сроки Ираклий Ревазович сумел вывести Русский театр Абхазии в число лидеров культурной сферы страны, практически сразу Министерство культуры Абхазии признало Русдрам, «прорывом года», буквально за два года руководства Ираклия Ревазовича посещаемость и сборы театра выросли в 15-20 раз, крепнут и растут международные связи, а театр ныне называют не иначе как «визитной карточкой» Абхазии.

Чудо или четко спланированный, подкрепленный опытом, желанием и талантом расчет? Разбираемся вместе!

– Вчерашние школьники далеко не всегда уверенно выбирают будущую профессию. Вы же без колебаний поступили на отделение политологии факультета гуманитарных и социальных наук Российского университета дружбы народов. Как у вас так все сложилось?

- Я был круглым отличником, окончил школу с золотой медалью, мне легко давались и естественные, и гуманитарные предметы. До девятого класса хотел стать врачом: мои родители – врачи, я был победителем республиканских олимпиад по биологии.

Но затем заинтересовался историей, обществознанием. И у меня была своя позиция при этом. С 1992 года, когда в Абхазии началась война, и в послевоенные годы мы только и думали о том, как нам отстоять свою независимость, как сделать Абхазию успешным государством, как наша страна может защищать свои интересы в международном контексте.

В 1998-1999-х годах группа школьников из Абхазии была отправлена в ознакомительную поездку в США: тогда были популярны такие программы. Там мы столкнулись с тем, что нас не принимают такими, какие мы есть, не понимают, кто мы, не признают, что Абхазия – это независимое государство. Нас называли частью Грузии, отношение к нам было как к неким сепаратистам. В США мы острее почувствовали необходимость в защите интересов своей страны, своего народа. Я там на эти темы выступал, мы задавали вопросы чиновникам, которые считали, что Абхазия не заслуживает независимости, международного признания.

Поэтому позже мне захотелось заниматься политологией, международными отношениями - чтобы помочь своей стране.

Когда Россия в 2008 году признала Абхазию как суверенное независимое государство, мы это восприняли как результат усилий всего народа. Война, послевоенная блокада… Но мы все-таки довели дело до логического результата.

А мой выбор приходится на конец 90-х. В Российском университете дружбы народов в Москве дают очень хорошее гуманитарное образование: уже на первом курсе мы читали огромное количество книг по культурологии, философии, политической истории. Я получил там такую мощную базу, что она помогает мне по сей день.

Английский язык в университете я выучил так, что, когда приезжал в Америку, Англию, меня спрашивали, учился ли я в Великобритании или США, и не могли поверить, что я выучил язык в Москве. Я вспоминаю своих педагогов с огромной благодарностью.

- Политиков в народе недолюбливают, что греха таить. Каким должен быть политик, по-вашему, чтобы люди ему доверяли?

- Политик – это человек, который имеет право выйти к людям и сказать то, что будет воспринято с пониманием. Это человек, который несет огромную ответственность за людей, за страну, за ту сферу, которой он занимается. Человек, который должен подавать пример своим поведением и, главное – своей способностью решать вопросы и, сказав «да», выполнить свое обещание. Слово «да» у политика должно сходиться с делом. Всегда. Если происходит все иначе, если у человека нет масштабного государственного мышления – широкого, глубокого – нет понимания своего народа, нет знания своей истории, если он не думает о людях, то он не должен занимать ответственной государственной должности. Политика – это деятельность, которая требует как знаний и соответствующих компетенций, так и морального основания, широты и глубины натуры, волевых качеств, умения принимать решения и добиваться их исполнения, умения ставить цели и добиваться их реализации. Это то, что как мне кажется, свойственно ответственному политику и государственному деятелю.

У нас в Абхазии первым президентом был Владислав Григорьевич Ардзинба, который по сути основал современное Абхазское государство, вот он и был таким политиком, был лидером. В 2010 году он ушел из жизни, но и по сей день этот человек занимает главное место в системе ценностей абхазского народа, как человек, который посвятил свою жизнь своему народу и который в своей деятельности не отошел от моральных, нравственных принципов, присущих народу Абхазии.

- Политик – немного актер?

- Конечно. Особенно, когда речь идет о взаимодействии с людьми. Политик никогда не должен показывать, что у него плохое настроение, что ему что-то неинтересно, что-то неважно. Он всегда должен быть в форме, в хорошем настроении, должен быть сконцентрирован, должен уметь выслушать – с интересом.

Любая деятельность, связанная с публичностью, с самопрезентацией, требует именно актерских навыков. Обязательно.

- В 2016 году вы возглавили Русский драматический театр: ну, очень кардинальный шаг! Не на пустом же месте вы на это решились.

- Театр всегда был моей страстью. С самого детства: ребенок запоминает то, что ему по-настоящему нравится, то, что его по-настоящему интересует. Когда ты взрослеешь и прекрасно помнишь то, что ты видел, чувствовал, ощущал в пять -шесть лет, значит, это то, что было тебе по-настоящему близко. Театр всегда был для меня именно таким увлечением. Меня водили в театр родители, и я очень хорошо, подробно помню спектакли, которые видел в пять, в шесть лет в Абхазском театре.

Помню то, что видел в Москве в 90-е годы и даже в конце 80-х. Мне всегда это было интересно, это меня задевало, будило во мне невероятную фантазию. Меня всегда интересовало, как это все устроено, что происходит за кулисами, в чем тайна театра, как в нем все организовано, кто этим управляет.

Мне никогда не хотелось выйти на сцену и самому сыграть, я об этом не думал. Мне было интересно понять, как организовать процесс, как создается театр.

Обучаясь в университете, я каждый вечер ходил в театр, при этом имея лучшие показатели в учебе. Потом видел множество спектаклей в разных странах мира. То есть у меня всегда была большая насмотренность. Я читал разные книги, читал Станиславского, читал дневники Теляковского, директора императорских театров, изучал современных авторов.

Потом у меня стали образовываться контакты с выдающимся деятелями культуры России. Еще будучи замминистра иностранных дел, помощником Президента, начальником управления в администрации Президента, я дружил с Хиблой Герзмава, Евгением Князевым и другими. У меня всегда складывались хорошие отношения и связи с деятелями культуры России.

Так что, когда я пришел в театр, у меня уже была база. База знаний о театре и база контактов, которые необходимы, чтобы помогать театру двигаться дальше.

Когда Министр культуры Эльвира Арсалия навела меня на мысль возглавить театр и доложила Президенту о моем желании, он подумал, что это блажь, которая пройдет. Мне тогда предложили должность министра иностранных дел, но я выбрал театр. И ни секунды не жалею об этом.

Я знал конкретно, что я должен сделать. Мне было тогда 33 года, и такая резкая перемена была подготовлена всей предшествующей жизнью и для меня абсолютно логична. Но не для людей, которые взирали на это с удивлением и не понимали, что происходит, что это за провокация. Но когда прошло полгода со времени моего назначения, все скептические голоса умолкли.

- В кратчайшие сроки вы вывели убыточный Русский театр Абхазии в число культурных лидеров страны. Как вам это удалось?

- Во-первых, я обладал необходимыми знаниями, во-вторых, нужными менеджерскими качествами: я работал на ответственных должностях, знал, как нужно руководить людьми. Театр – такой же коллектив, как больница, например, или министерство иностранных дел. Законы менеджмента там работают так же железно. Ко всему вышесказанному прибавьте большую насмотренность, абсолютную тотальную любовь к своему делу, понимание, что тебе брошен своеобразный вызов, что это единственный способ полной самореализации меня как человека на благо общего дела, понимание, что такое хорошо, что такое плохо, когда ты существуешь в контексте, а не на каком-то своем островке и не видишь, что вокруг происходит. Тогда и появляется результат.

И еще понимание того, что ты не должен жить за счет театра. Ведь если у директора зарплата 20 тысяч, это значит, что он должен делать что-то не очень законное или морально оправданное, чтобы удовлетворить свои потребности. К счастью, у моей семьи есть возможности для того, чтобы я мог не рассчитывать на зарплату в театре, для меня это вопрос вторичный.

Поэтому у нас в театре нет коррупции, но есть абсолютная прозрачность. Как только появляется коррупционная составляющая в любой работе, дело будет существовать, но оно не будет передовым по своей сути. Оно просто будет, будет театр, но он не станет театром, который ломает стереотипы, яркого ничего не получится.

У меня в театре есть моральный авторитет: все знают, что театр существует не для моих личных интересов. Это знают и видят, поэтому мне не нужно повышать голос, не нужно применять какие-то санкции, штрафы. Мое слово работает. Если я спокойно сказал, что нужно сделать так, значит, будет так.

Моральный авторитет – самый сильный, самый эффективный инструмент в руках руководителя. Можно накричать, уволить, штрафовать, но в итоге это приведет к разрушительным последствиям в коллективе.

Но чтобы сохранять этот авторитет, нужны очень серьезные усилия: надо быть примером, надо не допускать ошибок, надо выполнять свои обещания… Все, как в политике. «Да» – это значит «да», если хоть раз это «да» станет «нет», все начнет разрушаться.

Естественно, это касается не только театра.

- В театре сильны эмоции…

- В театре – своя специфика: там не может работать человек без эмпатии, без эмоционального интеллекта, то есть человек, который не может вчувствоваться, на уровне интуиции, на уровне каких-то тонких вещей вникать и решать проблемы. Он сам должен быть чувствительным, понимать ту чувственную субстанцию, которую вырабатывает театр. Человек грубый и невежественный не может руководить театром. И – это должен быть человек, у которого есть художественный вкус. Это важно.

Как важно, что должны быть ресурсы, чтобы реализовывать свои планы. У нас с этим было очень плохо.

- Слышала такую фразу – все театры убыточны…

- Мы зарабатываем в разы больше того, что нам предоставляет государство на уставную деятельность. Обычно считается, что если театр зарабатывает столько же, сколько дает государство, то это суперуспешный театр. У нас этот показатель гораздо выше.

Так получилось за счет правильной организации работы, за счет того, что мы научились продавать билеты, за счет того, что у нас появились спектакли хорошего качества, за счет того, что в театре прекрасная атмосфера, за счет замечательной репутации, за счет рекламы и правильного пиара. Театр имеет востребованность не только в Абхазии, но и в России, постоянно выезжает на гастроли, ценится и нашими местными зрителями и приезжими - туристами и гостями Абхазии.

Чем больше мы ездим на гастроли, тем больше зрителей у нас на стационаре: работает сарафанное радио. Мы ездили в Тулу на гастроли, они у нас там хорошо прошли. В следующем году на каждый спектакль мы получили 20 человек из Тулы как минимум. Это те люди, которые приезжали к нам на отдых, но они конкретно знали, что должны прийти и к нам в театр, потому что о нас им рассказали друзья, родственники, знакомые – те, кто в Туле посетили наши спектакли и распространили эту информацию.

К нам приходит очень много зрителей и из Петербурга.

- Вас хорошо поддерживают спонсоры – как быть убедительным, не одна же дружба тут важна…

- Я бы не назвал их спонсорами, у нас есть партнеры. Нам не дают деньги, но это может быть поддержка по размещению рекламы, по полиграфической продукции, по приобретению оборудования. А деньги нам дают зрители. Они – главные спонсоры театра.

Кажется, Генри Киссенджер сказал, что честность приносит деньги. Так бывает, когда видно, что ты честен, что поддержку, которую тебе предоставляют, ты не используешь для своих личных целей, она идет реально на пользу театра, на дело, и главное – что от этого есть результат. То есть ты – первый игрок на рынке. Всегда любят сильных, их и поддерживают, понимая, что если ты поддержишь сильного игрока, то он поддержит и тебя, потащит и твою репутацию за собой.

Зачем поддерживать того, кто терпит неудачу?

Есть и просто уникальные благородные люди, например, глава московской абхазской диаспоры Беслан Родионович Агрба. Он – меценат, очень важный для нашего театра благотворитель, поддерживает наши московские гастроли. Это великое дело, и он об этом нигде не говорит. Он понимает, что наш театр – хорошего уровня, что мы представляем Абхазию, соответственно, об Абхазии складывается благоприятное впечатление, как о культурной стране - а он истинный патриот Абхазии.

- У вас необыкновенно разнообразный репертуар: Гольдони и Шекспир, Лорка и Пушкин, Фазиль Искандер и Теннесси Уильямс. У вас хороший завлит – от него ведь очень многое зависит?

- Завлит в нашем театре – я. Большая часть названий, которые у нас появились – мои идеи. Что-то пришло благодаря режиссерским лабораториям: побеждал какой-то эскиз, который затем становился спектаклем. Но чаще всего инициатива исходила от меня. По уставу я руковожу и административно-хозяйственной и художественной частью, фактически занимаюсь всем. То, что сегодня есть у нас в репертуаре – это отражение наших в театре эстетических предпочтений.

Конечно, никто не застрахован от ошибок, но я всегда понимаю, что надо выбирать те произведения, которые отличались бы качеством, имели название, которое могло бы привлечь зрителя, а самое главное – чтобы этот спектакль или это произведение, будучи воплощенным на сцене, могло отвечать на вопросы, которые возникают в абхазском обществе. Чтобы мы могли, скажем, поставить Шекспира и поговорить на абхазские темы, об абхазских проблемах. Потому что, если то, что происходит на сцене, умозрительно, оторвано от действительности, и люди приходят просто посмотреть нечто, а не то, что их будоражит, задевает, вызовет узнавание, ассоциацию, понимание, что это о них, оно не может по-настоящему заинтересовать зрителя. Не должно быть случайных названий в театре. Надо попадать в девятку хотя бы, если не в десятку. Да, бывает что-то более удачное, что-то менее. Можно собрать самую лучшую команду, найти деньги, популярное название, которое должно выстрелить, а спектакль – не получился!

Есть какие-то законы в творчестве, в искусстве, которые работают сами по себе. Художественный результат очень сложно предугадать. Но можно, как минимум приблизиться к хорошему итогу, имея соответствующие вводные данные.

- Все-таки в театре эмоции – на первом месте или это место, где надо, в первую очередь, размышлять?

- Спектакль – это в первую очередь разговор о человеке, о том, что должно человека задевать чувственно. В искусстве рациональности быть не может. Может случится спектакль на какие-то серьезные темы или о том, что стимулирует воображение, мышление, но если он тебя не задевает эмоционально, не удивляет, не восхищает, не вызывает гнева, ненависти, словом, сильных эмоций, то такой спектакль в любом случае пройдет мимо тебя. Человек запоминает эмоциональный опыт. Театр – об этом. Театр – это искусство, которое должно воздействовать на воображение, эмоции, и, конечно, на ум. Но путь до ума проходит через чувства. Когда они есть, ты подключаешься, заинтересовываешься и вот тогда уже начинаешь размышлять.

Когда ты смотришь что-то безучастно, безразлично, это тебя не заденет: ни умственно, никак.

- Сейчас много ставят прозу: у вас, например, идет спектакль по Маркесу! Связано ли это с дефицитом хороших пьес?

- Мы работали и работаем с режиссерами, которым интересны прозаические тексты, их интерпретация. Появляется какая-то свобода, что ли: можно найти различные каналы постижения смысла произведения. А с другой стороны, сейчас смотришь репертуар театров – одни и те же названия! Хочется найти что-нибудь такое, что было бы уникальным. Маркес практически нигде не идет. Как и Фазиль Искандер или «Роман с кокаином» Агеева. Есть и уникальные пьесы: «В лучах», например, о Марии Кюри – спектакль по этой пьесе идет только в театре Ленсовета.

То есть мы стараемся искать такой материал, который был бы достаточно эксклюзивным.

С прозой работать интересно. Она дает широкие возможности для фантазии режиссера. С другой стороны, это может быть и опасно. Можно пойти по неправильному пути. Если нет хорошей, качественной инсценировки, можно утонуть в материале, особенно, если работаешь с абхазской литературой. У нас в Абхазии практически нет национальной драматургии, особенно современной. В основном, это проза – романы, повести, рассказы.

Сейчас мы запустили конкурс современной драматургии по исследованию личности Владислава Ардзинба и его времени. У нас есть приз за первое место, мы проведем лабораторию на основе этих пьес, может быть, получится спектакль. Мы стараемся стимулировать современную драматургию.

- Впервые в истории Абхазии в вашем театре проходит ежедневный показ спектаклей: не случится ли выгорания коллектива, который все время должен быть в тонусе?

- Выгорание случается, если в театре царит рутина, но если каждый спектакль играется как в последний раз – или первый, и когда ты понимаешь, что чем лучше сыграешь, тем больше зрителей придет в театр, и тем выше будет зарплата всех работников, в конце концов - потому что наш театр зависит от сборов - то подходишь к каждому спектаклю с большим энтузиазмом. Я лично как директор смотрю каждый спектакль. Не надоедает никогда, потому что каждый раз мы стараемся сыграть лучше предыдущего. Не всегда так получается. Но это не просто рутина, которая каждый день происходит, это всегда новый опыт и новое восприятие. Иногда приходишь куда-нибудь и видишь, что актерам скучно играть, все устаканено – это и есть рутина: ужасно видеть на сцене людей с холодным носом. Тогда и в зале зрители – с холодным носом.

- Вы сказали, что по уставу совмещаете административное и художественное руководство: но это разные сферы - например, нужно новый занавес купить или выбрать пьесу…

- Да нет, они взаимосвязаны. Директора императорских театров – Всеволожский, Теляковский, например, прекрасно все совмещали. Сейчас также много театров, в которых художественный руководитель является директором. Есть понятие интендантского театра, есть – продюсерского. Во главе должен стоять человек, у которого есть художественный вкус, способность собирать творческую команду, способность организовать выпуск спектакля, способность этот спектакль продать и уметь налаживать здоровые взаимоотношения в коллективе. Он же должен обладать знаниями в области финансов, хозяйственных вопросов. Это сложно, не все это могут, но так лучше, чем когда во главе театра находятся директор и художественный руководитель, которые в конфликте друг с другом, смотрят в разных направлениях. А еще хуже, когда во главе театра режиссёр, который ставит только сам либо приглашает режиссеров, которые заведомо слабее него, он не хочет конкурентов. Таких много. А театр начинает стагнировать, из него уходит творческая энергия, он неинтересен зрителю. Понятно, если это художник уровня Додина, Туминаса, Любимова, Эфроса, Ефремова, Спивака, Могучего, но таких – единицы. А у меня нет творческих амбиций, нет задачи кому-то помешать. У меня задача – помочь тому режиссеру, который в данный момент работает над спектаклем в нашем театре.

- Театр – организм живой, растет, развивается. Какие еще задачи вы сейчас ставите перед собой?

- Моя задача – чтобы выросла оплата труда: каждый год на 20 %. Мы пока этот показатель выдерживаем. Задача – расширить творческую палитру возможностей актеров, чтобы они работали в неожиданных для себя жанрах. Мы набрали целевой курс для нашего театра в Щепке, чтобы ребята на следующий год влились в нашу труппу. Задач много, главная – чтобы интерес к театру у зрителя возрастал: без зрителя театр не имеет смысла.