Милана Ломия: "БРОДСКИЙ" - моя личная акция, спектакль-пощечина

Милана Ломия: "БРОДСКИЙ" - моя личная акция, спектакль-пощечина

21 фев 2021

23 и 24 февраля Театр Искандера предлагает зрителям вторую премьеру 40-го сезона – моноспектакль актрисы Миланы Ломия «БРОДСКИЙ» в постановке Марии Романовой. Накануне премьерных показов Милана рассказала о работе над новой постановкой. 


Милана, ты сама предложила руководству театра постановку по поэме Бродского «Шествие"...

Переживала, смогу ли я это сделать. Работа актерски оказалась непростой. Ты один на сцене, не спрячешься за декорации и при этом надо настолько открыться, не жарить и не перегибать, в камерном пространстве сделать так, будто лично одному человеку все рассказываешь. И я благодарна режиссеру Марии Романовой, что наставляет и помогает мне понять эти вещи. Сама не справилась бы никогда. Все сошлось. Я получаю огромное удовольствие от работы над моноспектаклем. Мне очень нравится поэзия и рада, что в какой-то момент я была услышана и сейчас у меня есть работа, которой я очень горжусь. 

В жанре моноспектакля у меня был небольшой опыт. В институте ставили «Равнодушного красавца» Жана Кокто, историю про Эдит Пиаф. На сцене нас было двое, но второй актер молчал, весь текст произносила я. Минут 15 длился спектакль, и все это время ты должен в этом потоке быть - и не просто быть, а удержать внимание зрителей и не потерять концентрацию. После показа педагоги, на которых я смотрю, как на божеств, говорили, что для третьекурсницы работа удачная. Это я помнила, и понимала, что могу осилить. Мне нравится формат, он сложный, но всестороннее развивает и с профессиональной, и с человеческой стороны. Ты один на один с режиссером, по косточкам тебя разбирает и настолько расширяются понимание, мироощущение, мысли – это сильный и хороший опыт для каждого актера. 

Чем "зацепила" тебя поэзия Бродского и, в частности, его поэма «Шествие»? 

Мое знакомство с поэзией Бродского произошло в сознательном возрасте в студенческие годы. Многие его считают поэтом-одиночкой, потому что не пишет для всех, чтобы до всех дошло, все поняли и всех зацепило. Ему это не важно. Он ничего не объясняет. Меня не оттолкнуло и не остановило такое отношение поэта к читателю. Мне это понравилось. А у некоторых есть некая антипатия к нему, говорят, что его сложно читать или он слишком грубый и прямой. Он имеет свое видение, идет по своему пути, и насколько ты чуток, заинтересован и готов понимать, настолько ты и сможешь принять его поэзию. Так произошло со мной, когда начала читать Бродского и читала все подряд – это и стихи, и эссе, и речи, и выступления. Поэма «Шествие» не сразу мне попалась, но при прочтении испытала катарсис. Это был пик чувств к нему, потому что во мне вызревала любовь к человеку, который жил в другом времени. 

О чем «Шествие»? Что из поэмы нашло созвучие в тебе?

«Шествие» для Бродского и для меня — о войне. Он во время войны был маленьким, но настиг послевоенное время, лишения и тяготы, как и я. И я нашла созвучие в поэме с послевоенной жизнью в Абхазии. Я как представитель послевоенного поколения знаю, что взросление в этом времени нелегкое. Поэма-мистерия – можно подумать, что в ней изображено символическое шествие не вполне реальных людей, но они с узнаваемой характеристикой: Гамлет – это гуманность, Дон Кихот – рыцарь, князь Мышкин – человечность. Их шествие Бродский называет «великое мое одиночество». Все его эмоции, на которых он вырос, что что он видел - потерю друзей, любимой, себя, страны – все его лишения ощущаются в поэме. Нельзя отнести описываемое в поэме к определенной стране, нации, поколению или эпохе. В ней отражены общечеловеческие ценности.  

После прочтения поэмы я увидела в ней решение сложной задачи: в ней были ответы на вопросы, которые мучили меня долгое время. Я раз за разом возвращалась к этой поэме, читала, уже многое знала наизусть. Это была такая влюбленность в текст. Как бы он не написал, резко или даже грубо - это всегда вызывает щемящее чувство у тех, кто хочет его понять. И весь Бродский для меня такой, не только поэма «Шествие». Когда я поняла, что должна это сделать, набралась воли, взяла текст и зашла в кабинет к гендиректору РУСДРАМа Ираклию Хинтба и сказала, что хочу предложить «Шествие» для постановки. К моему удивлению, он сразу же согласился. Мы начали подготовительную работу, но долго искали режиссера. Случилась «Кровавая свадьба», в работе над которой у меня произошел творческий и личностный контакт с режиссером Марией Романовой. Она понимала, почему я хочу заняться «Шествием», для чего мне это нужно. И пошла работа.

Расскажи непосредственно о работе над моноспектаклем. Как готовилась инсценировка, ведь в спектакле звучит не только поэма «Шествие»?

Мы начинали с читки, на которую я пришла с уже сокращенным текстом поэмы. Отсекла то, что уносило в иные дебри, выбрала линию и сконцентрировалась на том, что мне близко. Но режиссер объяснила, что очень большой объем текста. Ведь в моноспектакле я не только должна произносить текст, но и оставлять многое за словами. Это ведь театр. Я помню, первую неделю работы над текстом - у меня был стресс, потому что резали по живому, сокращали текст, который мне был важен. Но Мария умеет убеждать, и теперь я понимаю, что она была абсолютно права.

Потом начали работать этюдным методом. Текст я знала, но, чтобы соединить его с телом, с голосом, с движением, со смыслами, пришлось поработать. Помню, месяца два не могла принести ни один этюд. Был какой-то блок всего тела, мыслей. У Марии есть прекрасное качество - уметь слушать и слышать актера, не все режиссеры им обладают. Мне это очень помогло. Она понимала, какие внутри меня происходили трансформации. 

Что тебя вдохновляло?

Текст «Шествия» всегда был со мной, я с ним спала и бодрствовала. Ты берешь в помощь музыку, картины, фильмы. На меня очень подействовал рекомендованный Марией фильм «Стена» группы Pink Floyd. Потом мы поехали на гастроли по российским городам, показ спектакля в Москве был для меня самым волнующим. Москва – город, который сформировал меня как личность, как актрису, где я получила образование, приобрела наставников и друзей, сильно меня изменивших.

Когда подготавливалась за кулисами, поняла, что заплачу от переизбытка чувств, знала, что в зале худрук абхазского курса Елена Одинцова, ректор Театрального института им. Б. Щукина Евгений Князев, однокурсники. Не знаю, как успокоилась. И показ спектакля был одним из тех, о котором говорят - «неземное состояние». Я четко помню, когда была последняя сцена в «Кровавой свадьбе» - я в роли Смерти стою на сцене, не вижу лиц в зале, и как будто оказалась вне времени и пространства, дрожь в теле, уже за кулисами у меня перехватило дыхание.

После спектакля, когда Евгений Князев сказал «ты просто снесла мне голову», я была вне себя от счастья. Обычно нет такого, что актер или актриса до конца были бы довольны своим выступлением, после каждого спектакля ты для себя делаешь какие-то замечания. Но в тот день в Москве я испытала огромную гордость за нас, не только за себя, а за театр, за труппу, за страну. И это помогло мне прийти в себя.

Потом пошел поток этюдов, обострилось понимание целей и задач нового спектакля. Появились силы и вера в результат. Как однажды сказал нам Ираклий Ревазович, нужно всегда прыгать выше головы!

Что ты хочешь сказать этим моноспектаклем? 

Это не романтичный спектакль. У меня не было задачи сделать спектакль, чтобы зрители сидели и умилялись. Это моя личная акция, если хотите, спектакль-пощечина обществу, отрезвляющая мера. У меня была задача, чтобы люди поняли, в какой клетке, если не сказать - духовной яме, мы все живем. Была ли виновата война, были ли виноваты люди, но столько лет прошло, а мы не можем начать жить в ладу друг с другом и, главное, с собой. Нехватка человеческого взаимопонимания. В произведениях Бродского есть и Бог, и черт, он и атеист, и верующий – он не разделяет общество на категории. В Библии говорится: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Это ведь чего-нибудь да стоит! Мы духовно, как мне кажется, в яме. Люди от этого страдают, умирают, погибают. Это обидно, потому что многое было отдано за свободу, время борьбы было тяжелым для наших родителей, для народа в целом. И спустя столько времени мы не научились это ценить. 

И я говорю о том, что общество закрыто, в нем обесценились человеческие качества. Мне было бы тяжело жить и реализоваться в таком обществе, но мне повезло служить в Театре Искандера, что во главе театра стоит человек, который обладает неимоверными профессиональными, человеческими, нравственными, любыми другими положительными качествами. И он собрал нас всех в одном театре, где мы живем полноценной жизнью. Но то, что происходит вне театра, естественно, нас беспокоит и гложет, волнует, это наша страна - и ей сегодня тяжело. Бродского вынудили уехать в другую страну, ему не было места у себя на родине. Так быть не должно: каждому должно быть место там, где он родился.

Я не просто вдохновилась поэмой. У меня есть четкое понимание того, для чего я это делаю. Выйти и просто прочитать поэму - неинтересно. А сказать людям: оглянитесь, смотрите что происходит вокруг, сколько страданий и одиночества у тех, кто прошел войну. Потерянное поколение. Да, у них семьи, дети, но они потерянные в том смысле, что никто не озаботился их психологической реабилитацией, "поствоенный синдром" дает о себе знать и в мирной жизни. Могли бы мы сделать так, чтобы они излечились?

Очень много и личного в моноспектакле. Не знаю, пожалею ли я, что так "оголяюсь" перед публикой, но, наверное, в этом задача театра - затрагивать личные болевые точки, для того чтобы каждый для себя решил, меняться ему или нет. Я вскрываю эту боль, а как это поспособствует чьему-то изменению - выбор каждого зрителя.

Должна сказать, что спектакль не для всех, он непривычный. У него будет свой зритель, другой, которому такое близко, который поймет. Не у всех же все так, у многих все хорошо, и слава Богу! Но я хотела бы, чтобы люди услышали, поняли и внутренне приняли, что нужно меняться, выбирать, возможно, иные пути.

В постановке используются отрывки из разных эссе, из речи Бродского перед студентами Мичиганского университета, звучат также и другие произведения, помимо поэмы «Шествие" ...

Да. Еще звучит стих дочери Бродского. В знаменитой речи Бродского перед студентами есть фразы, которые я хотела сказать нашему обществу - четкие, точные, которые не могут остаться без понимания, уверена. У меня были опасения, когда показывали гендиректору первый прогон, что захочет что-то сократить, но наоборот, сказал, что все очень смело и не будет ничего убирать.

Еще мы сделали видеоряд, в спектакле есть проекция, поэзию мы визуализировали. Видеограф театра Сабина Харджелия очень хорошо поработала. Музыку подбирали с Марией вместе. Из узнаваемого звучит Pink Floyd из альбома «Стена», в котором многое созвучно теме спектакля. Художник Виталий Кацба придумал удивительные декорации, абсолютное попадание в Бродского – окна, зеркала, отражение другой реальности... Что касается света в спектакле вообще не переживала, потому что придумывал сам Ираклий Ревазович, а он это прекрасно умеет. 

Из всего что ты рассказала, можно сделать вывод, что твой моноспектакль нацелен на то, чтобы очеловечить человека и вернуть его к себе, помочь ему заглянуть в себя, осмыслить и понять свои чувства? 

Наверное, да. Я хочу, чтобы мы поняли, если пойти другим путем, можно жить лучше и свободнее, можно жить не в одиночестве. Я бы хотела этой работой отрезвить умы, сердца, которые захламлены рутиной и обыденностью. Хочу, чтобы вернулись к своему человеческому, духу, заглянули в свою душу. Спектакль - моя молитва. Я должна была сделать «Шествие», чтобы успокоиться. Это моё высказывание ради того, чтобы обрести свободу и освобождение. Мне казалось, что, если выскажусь людям, обществу, одному человеку, возможно, станет легче мне и кому-нибудь ещё.

Постановка готова и впервые представишь моноспектакль зрителям уже 23 февраля. Какие предчувствия тебя одолевают перед премьерой?

Есть очень тонкий момент в актерском мастерстве: делать то, что тебя очень сильно трогает и выворачивает, несколько отстраненно. Для того чтобы сохранить свою психику, нужно немного дистанцироваться. Режиссер Мария Романова помогает соблюсти эту грань, на первых наших репетициях был постоянный взрыв эмоций, доходило до такого пика, что понимала, что нельзя так работать, потому что сжигаешь себя эмоционально. На генеральном прогоне был момент, что мне показалось, что я немного упустила эту грань. Но сейчас, надеюсь, смогу собраться, потому что осознаю значимость этого спектакля для себя. И если он найдет отклик у зрителей, я буду безмерно рада. Очень жду премьерных дней. Назад пути нет, я готова к этому прыжку в открытый космос!

Беседовала Амра Амичба


Поделиться в соцсетях

Новости