Джамбул Жордания: зрителя обмануть невозможно

Заслуженный артист Абхазии Джамбул Жордания в сентябре отмечает 20-летие работы в театре. 

О том, как пришел в профессию благодаря уговорам друзей, о трансформации амплуа с приходом нового руководителя Ираклия Хинтба, и почему театр должен пробуждать в людях совесть, Джамбул Жордания рассказал в интервью для сайта Театра Искандера.

Как Вы пришли в профессию? Вам было 24 года, когда поступили в актерскую студию при Русском театре драмы? Довольно-таки поздно.

К любым профессиям нужно готовить с детства. В этом плане, да, немного поздно пошел учиться. Мало того, я и не планировал работать в театре. Я не любил театр. Расскажу предысторию. С друзьями, которые учились со мной в Музыкальном училище, на 1 апреля сделали праздничный вечер для однокурсников и педагогов. 1994 год, холод, отсутствие света, еды, хотелось немного повеселить их. У меня был опыт клоуничества в школьные годы, был заводилой, весельчаком на разных мероприятиях - любил Полунина и пытался ему подражать. Решили в училище все мои умения применить и подготовить первоапрельские выступление. Сильно повеселили наших педагогов и всех, кто учился там. Директор Иван Сафарович Шамба увидел в этом что-то неординарное и попросил нас еще раз повторить выступление и пригласил на него Адгура Кове, Мераба Читанава, Адгура Малия. Когда на профессиональную публику начали работать, у нас случился зажим и сыграли мы, естественно, хуже, чем в первый раз. Тогдашний директор театра Адгур Кове позвал нас троих - Артура Калайджяна, Владимира Уракова и меня - и предложил вступить в ряды Русского драматического театра. Я отказался, сказал, что точно не буду этим заниматься, мне неинтересно. Уже когда объявили конкурс на первый набор в актерскую студию, ребята и Мераб Читанава просто уговорили меня.

Вы поступили в эту студию, успешно ее закончили, ваш дипломный спектакль «Тартюф» участвовал в фестивале в Москве. В Вашем репертуаре были в основном комедийные роли. С приходом в театр нового руководителя Ираклия Хинтба, который не признает понятия «амплуа» и считает, что актер должен уметь играть любую роль, которую ему предложат, у вас появились драматические роли – в спектаклях «Рождество в доме Купьелло», во «Всех моих сыновьях», в «Визите старой дамы». Не было ли внутреннего сопротивления к новым задачам, которые в итоге раскрыли для зрителей Ваш драматический потенциал?

Я абсолютно солидарен с мнением, что актер должен уметь играть все. По Станиславскому – играешь злого, ищи в нем доброе, а играешь доброго, ищи в нем злое. Потому что не может быть однобоким персонаж.

Вы так эмоционально выкладываетесь на спектаклях, откуда актер черпает столько энергии и нервов? Или есть какие-то профессиональные хитрости, помогающие достичь результата в энергосберегающем режиме? 

Это невозможно, зрителя сложно обмануть, он почувствует фальшь. Без естественного желания добиться правды в предлагаемых обстоятельствах нельзя. Мастерство включается в тот момент, когда работаем, чтобы и зритель нас услышал, - громкость голоса, разборчивость речи, правильность произношения. Вот тут мастерство работает, а нерв-то и эмоции должны быть настоящими, человеческими. Если я люблю, то я люблю, если ненавижу, то ненавижу. Если я настойчиво добиваюсь, то я настойчиво добиваюсь, а не изображаю эту настойчивость. Можно внешне какую-то пластику показать, но если ты не сделаешь это с внутренним содержанием и нервом, сто процентов не пройдет.  

Вы можете разделить свой двадцатилетний творческий путь на знаковые этапы? 

Первый этап – это учеба в Студии по актерскому мастерству при Русском театре драмы. Но мы параллельно с учебой работали в театре - мы были студентами и штатными сотрудниками театра. То есть у нас в этом году двойной юбилей - 25 лет как работаем в театре, но с дипломом актера 20 лет. Этот же период связан со смертью нашего Мастера Мераба Читанава. Это было очень сложное время, когда не знали что нам делать. Да, мы могли играть, мы выросли, много чего умели, с 1995 по 2000 год выпускали спектакли, всегда были встречи со зрителями.

Следующий этап – это выживание, без режиссера, без спонсоров, без зарплаты, без какой-то особой поддержки государства. Мы существовали лет пять самостоятельно до тех пор, пока не приехала режиссер Нелли Эшба и не поставила «Немую жену». 

Когда театр закрылся на ремонт, мы играли на площадях, в шатре, на разных площадках. Пять лет не простаивали, не выжидали, всегда что-то делали. 

И нынешний этап творчества, когда к нам пришел гендиректор Ираклий Хинтба с новым вектором развития театра, и мы теперь живем совершенно в другом ритме. Для любого актера и любого работника театра огромное счастье быть частью реализации подобной стратегии. Это возможность реализации всех многолетних наработок. Мы все включаемся в работу, мы согласны с репертуаром, который предлагается руководством. Мы влюбляемся, начинаем дружить с теми, кто приезжает к нам для постановок спектаклей, с художниками по свету, по костюмам. Находимся со всеми во взаимодействии, у нас есть желание творить. И то, что мы не могли раньше делать, можем делать сейчас, почему мы должны противиться?

Освоив профессию режиссера, Вам как актеру легче играть или понять другого режиссера, который ставит Вам задачи на репетициях спектаклей? Вам это помогает или мешает?

Я должен понять, чего хочет режиссер. Мое режиссерское образование и опыт помогают выстроить мою роль так, чтобы это не мешало замыслу постановщика. Стараюсь помочь и партнеру усилить его линию. Если будет какой-то дискомфорт, все решается не в конфликте, а в диалоге. Конфликтность вообще не понимаю, для меня это нонсенс. Я не могу поконфликтовать с партнером, а потом играть с ним ближайшего друга, для меня это сложно. 

У Вас достаточно насыщенный репертуар. Что не дает Вам опустить руки, сославшись на усталость. Не было такого, что Вам захотелось бы уйти из профессии? 

Сейчас нет. Были какие-то сложные периоды, но это в прошлом. 

Вы сейчас плотно занялись театром, ни музыкой, ни телевидением, где много лет проработали. Но совмещаете театр с преподавательской работой. 

Мой педагог по гармонии в Музучилище Леонид Чепелянский говорил: «Ну что у меня за ученики такие, я объясняю, объясняю, никак не понимают, уже я понял, а они никак не поймут!». Музыкальный анекдот, но он дал мне толчок к осмыслению того, что чем больше объясняешь, тем больше сам начинаешь понимать.  

Вы превосходно владеете абхазским языком. Не было мысли, желания сыграть на сцене на абхазском языке?

У меня скоро будет такая возможность, правда, я буду петь на абхазском языке – в рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда», который поставят в Театре Искандера на двух языках – русском и абхазском. Не забрасываю абхазский язык, активно работаю на нем - я веду свой Youtube-канал, пишу песни на абхазском языке, стихи записываю, реализую проекты с методистами.

Ваш сын играет в нескольких спектаклях в Театре Искандера. Хотели бы, чтобы ваши дети пошли по вашим стопам и продолжили актерскую династию, желаете им такой судьбы? Я знаю, что и Вашу будущую супругу, актрису Анну Гюрегян Вы встретили в театре, на актерских курсах при Русском театре. 

Актерская профессия хорошая, престижная. Но, несмотря на нашу свободность существования на сцене, – это очень жесткая и строгая профессия, мы в каком-то смысле как военные, тут важна дисциплина. Когда предстоит показ спектакля, я никуда не могу поехать. Те, кто не понимают, говорят, подумаешь, спектакль, надо повидаться с родственниками, поехать на свадьбу или день рождения. Я не могу подвести коллектив, который должен играть на 500 человек. Люди приходят в театр, платят за билеты, мы не можем обманывать их. 

Что театр для Вас? И чем должен быть театр для зрителей? 

Из моих уст это может звучать пафосно и высокопарно, но абсолютно убежден в том, что театр, и вообще любое искусство, должны пробуждать в людях совесть. Поэтому мы всегда должны работать над собой, глубже погружаться в материал, глубже чувствовать, о чем мы хотим сказать, для того чтобы зритель получил долю новых знаний и чувств. Мы мало соприкасаемся с социумом, не так вовлечены в окружающую суету на улице. Когда общаюсь с людьми вне театра, понимаю, что они иначе мыслят, чем я, живут своей жизнью. И если они, придя в театр, улыбнутся, задумаются и у них что-то щелкнет, для таких людей работаем, для тех, кто не должен человеческое потерять. А в этой суете очень легко потерять, все быстро заштукатуривается, обрастает колючками и потом достучаться до совести очень сложно. У театра, как слияния многих искусств, гораздо больше ответственности, чем у отдельных видов искусства – живописи, музыки. Театр – это симбиоз лучшего, место, где звонят колокола человеческой совести. 

Беседовала Амра Амичба.