Мария Романова о премьере "БРОДСКОГО": спектакль-исцеление

В Государственном русском театре драмы им. Ф. А. Искандера 23 и 24 февраля пройдут премьерные показы моноспектакля «БРОДСКИЙ» режиссера Марии Романовой.

В моноспектакле важную роль играет масштаб и опыт актера, который остается один на один со зрителем. Когда Вы согласились поставить моноспектакль для Миланы Ломия, не было некоторой опаски за результат? Доверить моноспектакль молодой актрисе - это обычная практика или своего рода риск для театра? 

Очень важно, что человек горит этим. Милана давно болеет идеей сыграть в моноспектакле по поэме Бродского «Шествие». В ней есть стержень и, как мне кажется, она уже что-то такое знает и пережила в жизни. Несмотря на молодые годы там есть глубокий опыт души, который дает ей возможность и право произносить слова великого поэта.

Конечно, есть волнение. Моно довольно сложный жанр для актера - не прикрыться ничем, никто не подхватит. Сложно и для режиссера - выстроить динамику спектакля. 

О моно одну вещь я помнила, и это было для меня важно: просто так моноспектакль делать было бы неинтересно, это должна быть акция. В свое время мир для меня перевернулся, когда я посмотрела моноспектакль Александра Лыкова «Я, Он, Она, Не Я» режиссера Алексея Янковского. Актер полтора часа, не уходя со сцены, говорит о жизни и смерти, Боге, мужчине и женщине, любви. Это было очень сильное впечатление тогда, это была акция актера и, видимо, это отложилось во мне, потому что считаю, что моноспектакль должен быть человеческим высказыванием, ощущением, соединением не только художественной работы, но и внутренней. Это всегда у меня в спектаклях соединено, но в моноспектакле особо сконцентрировано и выпукло.

Важный внутренний душевный путь мы прошли с Миланой. Внутренний путь – это намерение решить важный для себя вопрос, и из этого черпаешь энергию. Так как накладывалось очень много личных переживаний, важно было их переварить, преодолеть и приподняться над ними. Чтобы не было так, что зритель пришел и смотрел на рыдающего человека. Мы прошли этот путь. Какие-то вещи давались сложно, но в итоге все соткалось. 

Сошлюсь на моего любимого мастера, режиссера Юрия Николаевича Бутусова, который говорил: «Каждой работой я всегда решаю свой внутренний вопрос». И здесь, как и Милана, я тоже какой-то свой внутренний вопрос решала, связанный с отцом, с мужчиной. Материал получился очень актуальный про поколение, важные и глубокие взаимосвязи налаживались. 

Бытует мнение, что стихи Бродского лучше бы читал мужчина… 

Мне, наоборот, кажется, что в данном случае идет диалог с Бродским. Мне очень нравится, что такая хрупкая и красивая девушка-актриса говорит словами Бродского и взаимодействует с умным, гениальным мужчиной-поэтом. В этом есть чему высекаться. Это и есть партнерство и диалог. Знаю, что прекрасно Бродского читал актер Алексей Девотченко. Но в данном случае какие-то есть даже визуальные взаимодействия - то, что Милана похожа на супругу Бродского Марию Соццани. Обрамляют композицию два письма. Начинается моноспектакль со стихотворения Анны-Марии Бродской, дочери поэта. Хрупкость и нежность, обращенная к мужчине, к человеку, к отцу, к поэту. И заканчивается - стихотворением Иосифа Бродского, посвященного дочери. 

Звучит в моноспектакле и отрывок из прекрасной речи Бродского студентам Мичиганского университета, которая абсолютно попадает в наше сегодняшнее время. Не случайно у нас здесь звучит и Pink Floyd как обращение поколения. И лирический момент в постановку вносит отрывок из автобиографического эссе Иосифа Бродского 1989 года, посвященное Венеции, - «Набережная неисцелимых».

Известно, что самому Бродскому была предпочтительна монотонная манера чтения стихов, а у Миланы в моноспектакле совершенно иной стиль. 

Мы делали как чувствовали. Это спектакль - не чтецкий вечер, в нем много всего и кроме стихов. Здесь больше игры, действия, чувств, и даже визуализации стихов. Хотя, может быть, мы будем работать над тем, чтобы где-то было меньше экспрессии. Каждый спектакль – как человек, который рождается и живет час, он проживает сегодня такую жизнь, а завтра будет другая жизнь. Каждый показ спектакля разный, в этом магия театра. 

Я поняла, что каждый что-то свое личное вложил в моноспектакль - и актриса, и режиссер, а что почерпнет зритель из такой постановки, Вы его тоже хотите спровоцировать на рефлексию и всколыхнуть в нем личное?  

Я бы так сказала: каждая очень личная история на самом деле история общая. Актуальны слова Бродского: "Мы все привыкли к топоту сапог, мы жили от войны и до войны». У каждого времени свое шествие, и этот бесконечный повтор исторических проблем и человеческих переживаний, история войн и восстаний, которые повторяются без конца, так или иначе сказываются на судьбе каждого человека. Не случайно Милана долгое время вынашивала идею этого моноспектакля. Она представитель послевоенного поколения, и поэма «Шествие» абсолютно на нее «ложится». Наверное, с этого ракурса и рассматривается игра актрисы - как история девушки, которая посвящает эту работу воспоминаниям о дорогом ей человеке. Отчасти это харакири, потому что ты выходишь на сцену и вскрываешь все свое нутро. Но в этом и исцеление. Я пыталась заложить в моноспектакль, что на этой земле, в Абхазии, много боли, связанной с прошлым. Но очень важно, и Бродский дает такую возможность, перестать топить себя и приподняться над этим, принять мир и идти дальше, подняв голову.

Моноспектакль «Бродский» — это уже третья Ваша постановка в РУСДРАМе. Осенью ожидается четвертая – «Сто лет одиночества». Из раза в раз материал для постановок достаточно сложный. Означает ли это, что в театре сильная труппа? 

Я бесконечно удивляюсь тому, что здесь по какой-то душевной близости с артистами получается все в унисон. И счастлива на самом деле. Каждый раз глубокое, человеческое, для меня крайне трепетное и важное - об этом и спектакли, о том, что для меня очень важно - хрупкое и сокровенное. Не взялась бы за такие постановки, если бы здесь не было актерского материала, из которого можно ткать. Абсолютно душой расцветаю при взаимодействии с труппой, с РУСДРАМом. Это факт.